Храп, крики и блатняк, но утром я отомстил всем тихо и эффективно: вся семья мешала спать в поезде

Поездка в поезде - всегда лотерея. Иногда тебе достаётся тишина, чай из старинного термоса и сосед, который читает Пастернака. А иногда - семья, для которой вагон становится сценой, а ночь - поводом для концерта.

В тот вечер всё начиналось спокойно. Купе - полупустое, проводница - невозмутимая, как статуя в музее, чайник на столике булькал с ленивой интонацией провинциального учителя. Казалось, ночь пройдёт в духе старого доброго русского реализма: без драмы, но с лёгкой скукой.

Но за стенкой, в соседнем купе, уже разворачивалась совсем другая драма - не Чехова, а скорее Кафки. С элементами шансона, детского визга и безудержной энергии, не знающей границ времени и пространства.

Семья как стихийное бедствие

Купе напротив заняла троица, которая, казалось, прибыла не на отдых, а на съёмки реалити-шоу «Семейный хаос». Отец - в майке с надписью «Отдыхаю с душой», будто это оправдание всему, что последует. Мать - в тапочках с пумой и взглядом, способным расплавить стекло. И ребёнок - не просто ребёнок, а живой ураган по имени Вадик, не знающий ни пауз, ни усталости, ни понятия «тихо».

- А давай я прыгну!
- Да попей уже воды, Вадик!
- Включи музыку, Славик, спать не хочется!

К десяти вечера Вадик окончательно превратил вагон в арену. Он прыгал с верхней полки на нижнюю, с нижней - на пол, с пола - обратно, будто искал не игрушку, а священный артефакт под названием «Самая скрипучая доска в России». И, увы, нашёл.

Терпение соседа - то есть героя этой истории - лопнуло. Он вышел из полумрака своего купе, как призрак совести, и вежливо, но твёрдо попросил потише.

Отец ответил с таким выражением лица, будто его только что попросили отказаться от родины и сдать паспорт.
- Сейчас уже, сейчас. Уложим, - бросил он, как будто речь шла не о ребёнке, а о диком звере, пойманном в лесу.

Ночь, которая не кончалась

«Уложили» - но не утихомирили. К полуночи в купе напротив начался концерт. Блатные песни о тюрьме, долге и «честных пацанах» лились из динамика с такой громкостью, будто певец стоял прямо в коридоре. Свет включался и выключался каждые двадцать минут - мама Вадика то и дело вспоминала, что хочет пить, и хруст пластиковой бутылки звучал как последнее предупреждение перед апокалипсисом.

К двум часам ночи герой лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, но видя не обои, а своё будущее: усталость, раздражение и - главное - лёгкую, но неотвратимую жажду мести.

Он знал: его поезд прибывает в пять утра. А эта семья едет дальше. Значит, они будут спать.
О, как они будут спать.

Утро мести: тихое, но беспощадное

В 4:20 он поднялся. Не с грохотом, не с криком - а тихо, почти монашески. Включил свет - не резкий, но назойливый. Заварил чай, откупорив термос с таким звуком, будто выпускал на волю годами сдерживаемый крик. Затем достал печенье. Медленно. С шуршанием упаковки, с хрустом крошек, с театральной паузой между каждым движением.

Музыку включил негромко - чтобы не потревожить других пассажиров. Но достаточно громко, чтобы в соседнем купе начали шевелиться. Сначала отец заворочался и что-то пробурчал. Потом мать приподнялась, уставившись на него с таким выражением, будто он - старинный радиоприёмник, вдруг заигравший в три часа ночи.

- Извините, не спится, - сказал он с вежливой улыбкой. - А чай, знаете ли, лучше заходит под утро.

Они промолчали. Только Вадик, по-прежнему спящий где-то между мирами, слабо застонал во сне - возможно, единственный, кто искренне не понимал, за что всё это.

Тихая победа

Поезд опоздал на час. Герой спокойно сидел, читал газету, пил чай и слушал свой утренний плейлист: Бах, немного джаза, шорох бумаги и хруст упаковки. Он не отводил глаз от соседнего купе, пока не наступило время выходить.

Собирая вещи, он бросил взгляд на семью. Их лица были помяты, как простыни после бессонной ночи. Усталость сидела в них глубоко - как голуби в карнизах старого вокзала: привычно, навсегда.

- Всего доброго, - сказал он, уже стоя в дверях. - Хорошей дороги. И… поменьше музыки на ночь. Вредит сну.

Он вышел на перрон с чемоданом в руке, недосыпом в глазах и странным, почти торжественным чувством. Это была не злость. Это была справедливость - тихая, личная, без свидетелей.

Он проиграл ночь. Но выиграл утро. И, возможно, даже немного - саму себя.

Источник: Дзен