«Обнаглели, место освобождаем!» - как меня пытались выгнать с нижней полки поезда: четыре сумки, две дамы и я

Тогда мне исполнилось 22 года, шел 2000 год. Жизнь представлялась какой-то тусклой и вместе с тем полной неожиданных перспектив. Из столицы моей родины, Москвы, я отправился в казахский город Астана будто бы навсегда, хотя поездка была всего лишь трехдневной. В купе вместе со мной ехал еще один пассажир — не очень разговорчивый мужчина. Его молчание даже радовало меня.

Ночной поезд несся через Татарстан, погруженный в сумрак ночи. Обыденные звуки поезда сопровождали дорогу: поскрипывание и перестук колес. Я уже задремал, когда чья-то рука внезапно потрясла мое плечо:

— Поднимайся!

Передо мной возникла женщина, а позади нее другая дама и внушительных размеров багаж из четырех огромных сумок.

— Что вам надо? — раздраженно пробурчал я.

Затем дамы начали тормошить попутчика-мужчину:

— Забирайтесь туда, наверх!

Мой спутник надел носки и недоуменно поинтересовался:

— А собственно говоря, что происходит?

Одна из женщин с некоторым презрением заявила:

— Это наши места. Давайте поднимайтесь оба!

Я запротестовал:

— У меня билет именно сюда, на нижнее место.

Возмущенная таким поворотом дела, дама воскликнула:

— И что? Я должна наверх лезть?!

— Ну а как иначе, если это ваше место, — сказал я твердо.

Мой тихий сосед прикрылся пледом и демонстративно повернулся спиной.

Глаза женщины вспыхнули гневом, щеки залил румянец, а руки плотно скрестились на груди:

— Совсем обнаглели! Сейчас проводника приведу!

— Приводи, — равнодушно ответил я.

Не мешкая ни секунды, она бросилась прочь, оглашая вагон громкими криками:

— Безобразие какое! Сидят мужчины молодые, места уступать не хотят!

Словно гром среди ясного неба, её голос эхом прокатился по вагону. Просыпаясь от шума, соседи вытягивали шеи, заглядывая в проход. Так мы превратились в главных героев настоящего спектакля, а декорациями стали запылённые стены вагона, облупленные полки да покрытый пятнами старый чайник.

Через несколько минут показалась усталая проводница:

— Что тут стряслось?

Женщина сразу перешла в наступление:

— Не пускает меня! Моё место занял!

Я молча протянул билет девушке-проводнице. Взглянув на номер места, та возразила:

— Да ведь это действительно его место.

— Ну уж нет! — вскинулась дама раздражённо. — Пусть лезет наверх!

Проводница покраснела от смущения:

— Люди приобретают билет на те места, где хотят ехать, и это нужно соблюдать.

Но женщина закричала:

— Мне плевать! Посмотрите, сколько у меня вещей! Где я их должна размещать?!

Проводница невозмутимо ответила:

— Вам следовало сдать вещи в багаж. Ещё раз устроите скандал — высадим вас на ближайшей станции.

Женщины притихли. Им ничего не оставалось, кроме как взобраться на верхние полки, бросив тяжелые сумки прямо посреди прохода. А утром они сошли с поезда, громко хлопнув дверью.

На освободившиеся места вскоре устроилась семейная пара. Они попросили только столик для обеда и разместились наверху. Весь день супруги держались спокойно и корректно. Ближе к вечеру они даже позвали нас выпить вместе чашечку чая, непринуждённо беседуя о природе и кинофильмах. Ни споров, ни попыток навязать свою точку зрения никто не предпринимал.

Тихо стучали колёса, поезд продолжал свой путь: «Чух-чух...Чух-чух».

Жизнь вновь вернулась в привычное русло.

Тут-то и пришла мне мысль: где пролегает граница, отделяющая разум от хаоса? Зачем человеку, купившему нижнюю полку, среди ночи предлагают поменяться местами с теми, кто едет сверху?

Ужасны не сами поступки, а уверенность каждого в абсолютной справедливости своего требования. Тяжеловесные баулы — словно символ сложившейся системы: неповоротливые, назойливые и вечно пытающиеся урвать себе чужое.

Ссора возникла вовсе не из-за мест, а из желания утвердить власть над ситуацией. Женщины бились не за удобство, а за утверждение собственного права командовать миром, доказывая, будто обладают правом выражать недовольство и требовать без всяких оснований.

Глядя им в глаза, я заметил там не усталость, а гнев и ярость. Гнев тех, кому годами внушают, что их притязания важнее всех остальных, невзирая на отсутствие каких-либо причин.

Признаюсь честно, я ничуть не жалел, что не уступил им место. Ведь если уступишь однажды, они потом всю жизнь будут сидеть у тебя на шее.

Они ушли и наступила долгожданная тишина. Жизнь стала прежней, пусть и несправедливой, зато уважительной, делится своими размышлениями автор Дзена.