Рассерженный сосед по купе: упавший с полки велосипед, едва не стоил нам поездки

Закрытая дверь купе скрывает судьбы нескольких человек, которые пересеклись всего на несколько часов.

Это произошло с туристами, решившими отправиться в путешествие на велосипедах по живописным южным горам. Велосипеды стали их верными спутниками, символом свободы и надеждой ощутить прохладный утренний ветерок лицом. Оставлять их дома было невозможно: автобус не брал крупногабаритный груз, автомобиль не вмещался, авиаперелет оказался чересчур дорогим. Единственным решением стал поезд.

Туристы вошли в вагон с тяжелыми рюкзаками, велосипедом, посудой, фонариками и ароматом свежевыпеченного хлеба, постепенно проникающим сквозь ткани сумок. В купе находились трое пассажиров: влюбленная пара, направлявшаяся к родственникам, и мужчина средних лет вместе с пожилой дамой, предположительно своей мамой. Они молча наблюдали за новыми попутчиками, обмениваясь взглядами, говорящими больше любых слов.

Велосипеды были приняты как багаж, билеты оплачены. Опытный проводник коротко указал: «Ставьте на верхнюю полку, крепите меж балок, подальше от края — так будет надежно». Туристы осторожно разместили рамы, стараясь, чтобы педали не мешали проходу, колеса не болтались свободно. Получилось неидеально, но вполне приемлемо... Или так казалось.

День прошел спокойно.

За окном проплывали однообразные пейзажи: сначала мрачные леса, затем золотые поля, редкие станции, откуда никто не уходил и куда никто не приходил. В вагоне царила уютная атмосфера тепла от горячего чая, запеченной курицы, сваренных вкрутую яиц, быстрого приготовления лапши. Разговоры шли о горах, о походах советских времен с огромными рюкзаками до тридцати килограммов, о современных удобствах, лишивших путешествий прежнего смысла. Мужчина-попутчик оживленно рассказывал о своем первом маршруте в Карпатах в далеком 1987-м, проведенном практически вслепую с одним лишь компасом и куском хлеба. Он выглядел приветливым и гостеприимным даже тогда, когда его завтрак случайно сдвинули, пытаясь освободить место на столике.

Сумерки плавно перешли в ночь. Одни читали книгу, другие погружались в музыку через наушники, третьи уже сладко дремали, уткнувшись головой в собственный рюкзак.

Утро началось с резкого и неожиданного торможения.

Это был не обычный плавный тормоз поезда. Это был внезапный рывок, словно состав налетел на непреодолимое препятствие.

Всё мгновенно пошло кувырком: курица с лотка угодила прямиком на постель, чай пролился на соседку, столик шарахнуло о спинку кресла... Но хуже всего пришлось велотранспорту.

Велосипеды вдруг ожили сами собой. Словно какая-то первобытная, дикая сила освободила их — не физика, не законы природы, а нечто совершенно необъяснимое и звериное.

Один из них сорвался с креплений, протиснулся сквозь решётку багажника, задел полку, перевёрнутый покатился по воздуху и тяжело грохнулся на бедолагу внизу.

Мужчина сидел спиной к окну, уткнув голову в книгу. Удар застиг его врасплох. Велосипед придавил его своим весом: колесо надавило грудь, педаль впивалась в бока, острые шипы зацепили одежду.

Сначала мужчина лишь вздрогнул, потом издал отчаянный крик:

— Аааа! Что происходит? Кто это устроил?

Велосипед не желал сдаваться — человек извивался и толкал его руками, тщетно пытаясь сдвинуть с места. Люди вокруг растерянно поднялись, кто-то позвал проводницу, началась суета и паника.

Через мгновение вагон замер — повисло напряжённое молчание, нарушаемое лишь частым дыханием пострадавшего да звоном в ушах.

На руке остались глубокие синяки, плечо рассекли тонкие порезы, одежда порвалась и испачкалась. Мужчина смотрел широко раскрытыми глазами, потрясённый случившимся событием, будто выживший после катастрофы.

— Я вас сейчас вместе с вашим железом выкину отсюда! — прорычал он, держась за край полки и крепко стискивая пальцы. — Велосипеды решили везти сверху?! Служили вы вообще когда-нибудь? Во времена Советского Союза такое было исключено!

Голос его звучал всё громче и резче. Мужчина поднялся, размахивая рукой, словно угрожая кому-то невидимому. Воздух пропитался запахами чайного листа, жареной курицы и тревоги.

— Нет, это не мы! — отозвались туристы сбивчиво. — Поезд неожиданно резко остановился, вот они и полетели. Сами ничего толком не поняли...

— Мне плевать! Пусть платят! Десять тысяч! За ущерб моему здоровью! За моральный стресс! Из-за вашего беспредела я теперь не могу спать спокойно!

Появилась сначала проводница, потом подошёл начальник поезда. Оба выглядели невозмутимо. Осмотрев место происшествия внимательно, проверяя пострадавшего, оба согласились: никаких серьёзных травм, лишь пара ушибов да незначительные порезы. Больше всего видна была обида и недовольство, будто разыгранное специально для зрителей представление.

— Здесь нет вашей вины, — объяснил начальник туристам. — Случилось непредвиденное обстоятельство технического характера. Никто заранее не предполагал подобного торможения. Правила перевозки велотранспорта разрешены, главное соблюдать меры предосторожности. Всё сделано вами верно.

Однако разгневанный пассажир продолжал монолог, обращённый уже скорее к самому себе. Говорил о советских стандартах качества, ругал нынешнюю молодёжь, обвиняя её в отсутствии уважения к старшим поколениям. Его речь казалась бесконечной, как магнитофонная плёнка, застрявшая на одной записи.

Спустя примерно полчаса поток жалоб стих. Причина оказалась простой: мужчина выдохся. Устал кричать, злиться, не мог найти виноватых там, где их не было вовсе.

И тут произошло нечто совсем непонятное.

Он запретил туристам вновь разместить велосипеды на верхней полке. Нет, дело вовсе не в страхе — просто не желал видеть эти железяки перед глазами. Даже секунду, даже миг. «Оставьте здесь, пока не выходим», — произнёс он, показывая на пространство под нижней койкой. Однако место оказалось занято. Туристы никак не смогли поставить туда велики — они бы загромоздили проход. Поэтому — оставили их на полке. И никому не позволили их трогать.

Женщина пожилого возраста, вчерашняя собеседница, угощавшая всех ломтем хлеба и интересовавшаяся рассказами о горных тропах, лишь коротко кивнула, едва взглянув на туристов. Глаза её выражали одно: «Да, понимаю вас... Только больше не впутывайте меня в эту историю».

Время текло бесконечно долго. Медленно, словно ленивая река. Все осталось тем же самым, однако атмосфера в купе изменилась кардинально. Исчез привычный аромат, нарушена была уютная тишина, нарушилось спокойствие.

Поезд прибыл на станцию. Группа молча упаковала сумки, подняла на плечи велосипеды. Без единого слова, без обычных прощальных церемоний, покинула вагон.

Мужчина-сосед так и не повернул головы, чтобы взглянуть им вслед.

Просто сидел возле окна, глядя на пробегающие мимо зелёные рощи, будто первый раз за всю поездку задумался о чём-то другом. О том, насколько хрупким бывает обычный день — достаточно всего лишь единственного толчка, плохо закреплённой рамы велосипеда да обидчивости человека, совершенно необоснованной и бескрайней.

А в вагоне, где накануне весело обсуждали походы, вспоминали советские времена, хлеб и старый компас, сейчас повисла тяжёлая пустота.

И остался висеть запах остывшего чая, который никто не стал пить.